Жан Кенжегулов.
Однажды в центре континента
* * *
Товарняк пришел в Чу уже затемно, в 11 ночи. Еще только подъезжая к станции, он обратил внимание, насколько она большая и протяженная. Уже двадцать минут едет, а все пути, пути, составы, сотни прожекторов, видимость как днем. Повсюду эхом раздаются строгие голоса диспетчеров и вялые переговоры обходчиков и составителей. Ловко соскочив с подножки товарняка, он с такой же ловкостью начал пробираться под стоящими составами в сторону вокзала. Долго находиться среди них было опасно: постороннего могли заметить обходчики и поднять шум, поэтому нужно быстрее пробираться к перрону.
Оставалось уже совсем немного, когда его окликнул проходящий мимо обходчик с фонарем и молотком на длинной ручке.
– Ты что здесь ночью шатаешься? Залетный что ли? – спросил он, направляя луч фонаря прямо в его лицо. Нуржану долго не пришлось объяснять молодому обходчику лет двадцати трех, что он приехал сюда просто посмотреть, как растет анаша в Чуйской долине. Посмотрит – и тут же уедет. Да, кстати, а не знает ли его новый знакомый, где растет эта трава, задал он ему простой вопрос. Тот был не слишком многословен, не без интереса поглядывая на его запястье.
– Короче, пацан, вот что я тебе скажу: здесь в Чу, в самом городе, трава беспонтовая, ну, ненаркотическая, дичка. Настоящая растет там, дальше, – он махнул рукой в сторону уходящих в ночь путей. – Слышишь ты, давай махнемся: я тебе дам плитку масти, а ты мне вот эти часы, – он указал на его руку. Такое предложение тому не слишком понравилось, и он отказал железнодорожнику, хотя сам толком и не мог сообразить, что именно тот ему предлагал.
– Жаль, я здесь спрыгнул, – посетовал Нуржан,– нужно было тогда дальше ехать, если ты говоришь, что настоящая трава там растет. – Обходчик, потеряв всякий интерес к залетевшему невесть откуда пацану, уже начал уходить, но, приостановившись, сказал:
– Если здесь в Чу на товарняк зацепишься, то он тебя до самой Луговой протащит, а там трава не растет. Знаешь, давай я тебе расскажу, как туда добраться пешком, а ты мне взамен часы подаришь. Не нужны они тебе здесь, да и не будет скоро их у тебя все равно.
– Это не ты ли у меня их отнимешь? – вызывающе спросил Нуржан.
– Да нет, ты пойми правильно… Короче, давай я тебе еще пожрать дам, а то, смотрю, у тебя ни хрена с собой нет, что хавать там будешь?
Такое предложение ему показалось дельным, особенно когда речь зашла о еде. От голода подвело живот, болела голова.
– Вот, возьми, – он снял с руки часы и отдал их ему. Тот, быстро спрятав их в карман, понес скороговоркой:
– Вот, видишь эти пути, иди вдоль них, но в Чу подальше от них держись, улицами иди. Под горбатым мостом не проходи, там курсанты в засаде постоянно сидят, обойди мост и снова вдоль путей. Иди осторожно, в лучах тепловозных прожекторов не светись, если что – затаись. Сразу после горбатого можно на пацанов с пригородного поселка нарваться. Они там лютуют, всех раздевают, запинать могут. Там особо осторожно иди. Как дошел до канала, значит – ты на пятом километре, поворачивай вправо и еще два–три километра вдоль него, и ты увидишь, как там план растет. Двигайся только ночью, днем тебя быстро свяжут.
Из стоящего невдалеке железного ящика обходчик вытащил булку серого хлеба и копченую рыбу. Обмен состоялся. Нуржан выскочил из-под состава прямо в толпу пассажиров и направился в нужном направлении. За вокзалом сразу начинались частные дома, а вдоль железнодорожных путей пролегала дорога, хорошо освещаемая фонарями. Присев около какого-то дома, Нуржан с жадностью накинулся на хлеб и рыбу, и через минуту от них ничего не осталось. Сразу захотелось пить, и он энергичным шагом пошел по пустынной улице, рядом с движущимися слева от него поездами, в надежде найти по пути воду. Все начиналось удачно и, если так пойдет дальше, то он быстро увидит, что же это такое – Чуйская долина, и завтра же вечером сможет вернуться в Алма-Ату. От таких мыслей у него поднялось настроение, и он ускорил шаг.
В одном из переулков главной улицы он заметил колонку и очень обрадовался, когда она оказалась работающей и вдоволь напоила его. Немного отдохнув и, решив напоследок еще раз напиться, он нагнулся, чтобы губами припасть к крану, как внезапно заскрипели об асфальт велосипедные шины, и сильнейший пинок в ребро едва не вогнал ему в горло железный сосок. Рот неприятно наполнился кровью. Это было лишь мгновеньем: удары парней были настолько частыми и жесткими, что в глазах засверкали молнии, и он потерял сознание. «Они меня сейчас убьют», – приходя в себя, подумал он. Эта неожиданная мысль настолько потрясла его, что, к великому удивлению своих палачей, он как напружиненный, подскочил на полметра от земли и метеором понесся прочь, с легкостью перелетая через колючие ограды, каменные стены и широкие арыки. Преследовали его парни или не стали, он не знал. Мчась сломя голову в полнейшей темноте, он даже не замечал, как злые чуйские псы кусали его за щиколотки, икры; рвали на нем штанины. Он бежал до тех пор, пока не свалился и судорожно не начал хватать ртом воздух, а того словно и не было и он опять отключился. На этот раз осознание небытия было почти приятным потому, что его больше никто не убивал. Нельзя сказать, что Нуржан был драчуном, но и ему приходилось бывать в таких потасовках, в которых тоже сильно дубасили, но в сравнении с тем, что он сейчас пережил, то битье было просто оплеухами. Чуйцы били насмерть.
Очнувшись и еще раз убедившись, что преследователей нет, он огляделся и обмер: он стоял посреди кладбища. Отблески мощных станционных прожекторов освещали рядом с ним недавние погребения и разноцветные бумажные венки. Холодные мурашки поползли по телу, а вместе с ними нестерпимая боль в рваных ранах от побежавшей по ногам мочи. Но, быстро взяв себя в руки, он рассудил, что лучше уж мирные покойники, чем те озверевшие парни, едва не лишившие его жизни полчаса назад. Тем более, что задерживаться здесь долго он не собирается. Получив на деле подтверждение словам обходчика, он вспомнил его предупреждение о том, что только в темноте в Чуйской долине наступает относительная безопасность, а до рассвета оставалось совсем мало времени. Сандалии хлюпали от стекающей в них крови и он начал всерьез опасаться, что собачьи клыки повредили ему вены и он может истечь кровью. Не останавливаясь, он начал на ходу срывать с траурных венков черные ленты, чтобы обмотать ими ноги, все в зияющих ранах. Могилы тянутся вдоль путей, значит, он идет в правильном направлении. Пробираясь довольно долгое время через оградки могил, он все время с опаской прислушивался к шумам и звукам. Встретиться еще с кем-нибудь в этом месте было бы уже слишком.
Вот и кончилось страшное место, в темноте стал виднеться пролет автомобильного моста через железнодорожное полотно, он действительно был немного с горбинкой. Почти бегом он обогнул преграду, на одном дыхании преодолев несколько километров. Когда опасность осталась позади, ему пришлось идти прямо рядом с путями, там была только одна узкая тропинка, прижатая к ним придорожными насаждениями, от которых сильно тянуло болотной сыростью. Через каждые 10–15 минут со стороны Луговой в Чу, и наоборот, двигались тяжелые товарные составы и пассажирские поезда. Все вокруг гудело, клацало железом, скрипело тормозами. Свет тепловозов был настолько сильный, что пробивал тьму вдаль на 5–6 км, и это очень мешало путнику двигаться быстро и безопасно. Постоянно приходилось падать ничком, чтобы яркий луч не выхватил из темноты крадущийся силуэт. Чем дальше он отдалялся от Чу, тем тише становилось кругом, если не считать проносившиеся с диким шумом поезда. И все так же приходилось падать в траву и ждать, пока над его головой по насыпи не пролетит яркая голова кометы с длинным грохочущим хвостом. В эти мгновенья ему казалось, что он сам как астероид несется среди этого грохота.
Тропинка по-прежнему скользила вдоль путей, но уже чуть подальше от них и ближе к защитной лесополосе. Огни станции стали меркнуть за спиной, в лицо бил прохладный ветерок с чуть гнилостным душком. В деревьях то и дело что-то зловеще потрескивало, ворочалось, и он как можно быстрее пробегал такие места, пригнувшись почти до земли. В голове только одна и та же фраза обходчика: «только ночью, только ночью», и он с опаской поглядывал на восток, но признаков восхода еще не было. Нужно было определиться с пройденным расстоянием. В таком стрессе внутренний дальномер дал небольшой сбой – Нуржан не мог понять, сколько же километров он прошел. Дошел ли он? Где этот канал? Страшно хотелось пить. Горло ссохлось, как асбестовая труба.
Он шел, постоянно прислушиваясь к многочисленным непонятным звукам, пока его не привлекли шорохи непонятной возни в посадке. Сразу же оттуда хриплый голос громко спросил:
– Эй, пацан, ты куда идешь?
У Нуржана защемило сердце: напоролся на милицейскую засаду! Неужели поймался?!
– Да я тут, вот, иду на канал, – ответил он взволнованным голосом.
– Ну-ка, подойди сюда, – приказал голос.
Он подчинился и, подойдя к нему вплотную, увидел сидящего на земле, человека. Из-за темноты разглядеть его лицо было невозможно.
– Ты кто?– спросил человек.
– Я же говорю, что иду на пятый километр, к каналу,– повторил Нуржан.
– Чуйский что ли?
– Нет, алмаатинец я.
– А, наркоман залетный… – недобро засмеялся голос в темноте. Нуржану нечего было ему ответить. Однако он сразу смекнул, что человек один, он не молод и, по всей видимости, не подставной милиционер. Хотя кто знает, что здесь происходит? На вид все кажется просто…
Тянуть дальше не имело смысла, небо на востоке начало светлеть. Нуржан не знал место своего расположения, сколько сейчас времени и, самое главное, что это за тип в посадке.
– А вы кто? – спросил он незнакомца, обращаясь к нему на «вы».
– Я – старик Бузау Бас. Здесь меня все знают. Милиция не трогает. Хожу здесь всегда, – ответил тот. И только теперь в лучах прожектора проходившего тепловоза парень на миг увидел перед собой одноногого старика, рядом с которым лежали костыли и набитый холщевый мешок.
Убедившись, что от старика Бузау Баса ему не будет вреда, он доверительно рассказал о своих злоключениях в ночном Чу. Старик цокнул языком, дескать, шакалы о двух ногах, так малолетку ни за что прессовать. К неприятному сюрпризу, старик сообщил ему, что молотовский канал остался уже в километрах трех позади, и парню придется возвращаться обратно, пока совсем не рассвело. У Нуржана подкашивались ноги, жажда сушила мозги.
– Аташка, у вас нет воды?– жалобно спросил он. Тот, пошарив рукой около себя, протянул ему бутылку с водой. Немного пригубив ее, Нуржан едва сдержал приступ рвоты от ее протухшего вкуса.
– А где твой баул?– спросил старик.
– У меня нет никакого баула, я приехал сюда не за анашой, а просто посмотреть, как она здесь растет, – честно ответил Нуржан.
– Долго здесь живу, но первый раз вижу, чтобы сюда приезжали только ради того, чтобы посмотреть на траву, а не собрать ее и увезти с собой,– искренне удивился старик. – Все только и крутятся здесь из-за анаши. Приезжие, местные. Но вот так, чтобы только посмотреть – не было такого. Знаешь, сынок, – вдруг ласково заговорил он теперь уже не хриплым, а бархатистым прокуренным голосом, – если ты просто хочешь посмотреть на эти места, пойдем со мной, я покажу тебе много чего. Я здесь сорок лет живу и хожу, хожу,– он улыбнулся пустым ртом. – Со мной тебя менты не тронут, я скажу, что ты мне помогаешь ходить по святым пескам. Они не тронут, они знают: старик Бузау Бас не наркоман, анашой не торгует, ну курит иногда ее, водку пьет. С кем не бывает. Ногу вот ампутировали, теперь без костылей ходить не могу. Сюда двое суток ковылял с мешком. Давай дойдем до Кумозека, разъезда на 12-ом километре, там вода есть. Отдохнешь там, и потом решим. Мне помощник нужен. Нет, ты не подумай, не траву косить, для другого дела. Потом объясню. Ну как ты, согласен? – Упоминание о воде и отдыхе без сомнения заставило Нуржана согласиться дойти до разъезда вместе со стариком. «В конце концов, если он хочет сдать меня милиции, то особо бояться нечего, я не сборщик, у себя ничего не храню. А если ему нужно действительно помочь, почему бы и не помочь?»
– Давайте я помогу вам дотащить мешок, он, видно, полный – предложил он старику, который уже поднялся на ногу и стоял, опираясь на костыль.
– Да, да, хорошо, а то мне тяжело на одной ноге, – начал жалобиться тот.
Нуржан только собрался взвалить на плечи ношу, как тошнотворный смрад ударил ему в нос, что вызвал у него приступ рвоты. Когда желудок судорожными сокращениями выдавил изо рта горькую пену с привкусом дыма, ему стало немного легче, и он спросил у старика, что за падаль тот тащит с собой, на что тот невозмутимо объяснил, что несет с собой мышей и крыс, пересыпанных солью. Больше вопросов не было, и Нуржан, сморщившись, взял двумя руками увесистый мешок и поволок его. По ходу тот рассказал ему, что на разъезде живет его знакомый, Кузембай, у которого он оставляет лошадь, без которой он никак не может передвигаться по пескам. Старик сетовал на то, что ему уже почти не под силу взбираться на седло, слазить тоже трудно, а не ездить он не может, толком так и не объяснив, почему он должен это делать.
За разговорами не заметили, как рассвело, и вдалеке забелели домики разъезда. Когда подошли к нему вплотную, солнце уже палило в полную силу. Невыносимо мучила жажда. «Неужели сейчас напьюсь воды»,– сладостно подумал Нуржан.
Разъезд был крошечным, пять или шесть каркасных домов, стоящих прямо около путей. Незамысловатые постройки для скота, несколько деревьев с густыми кронами. Немного не доходя до него, старик велел Нуржану посидеть около бани, а сам заковылял дальше. Прямо около входа в осевшее трещинами саманное строение стоял железный ящик с крышкой, как на сундуке, к которой были приварены петли с висящим на них замком. Сбоку заманчиво торчала изогнутая труба. «Колонка на замке»,– сразу сообразил он. Без ключа напиться невозможно. Нужен или он, или монтировка, чтобы сломать замок. От последней идеи пришлось сразу же отказаться: он пришел сюда со стариком, и безобразничать было бы неуважительно, да и рискованно. Солнце так быстро раскалило песок, что часам к одиннадцати, находиться на нем было просто невыносимо, и он, изнывая, долго сидел в ожидании, пока наконец со стороны поселка в его сторону не направилась группа ребят, по возрасту, как и сам он.
Встреча и знакомство не были ни радушными, ни враждебными. Все уселись на крыльце бани и начали слушать короткий рассказ Нуржана о ночном бегстве из Чу. Никого особо не впечатлил даже вид пораненных ног Нуржана, которые он освободил от тугих лент с золочеными надписями, перепачканными запекшейся кровью. Да он и сам, залетевший в это пекло из дождливой Алма-Аты, не был намерен жалобно скулить перед своими слушателями. Он обратил внимание, что ребята были одеты в модные джинсы, обувь, майки. В руках у одного из них шипел миниатюрный транзистор «Грюндик».
– Не слабо вы здесь прикидываетесь,– заметил он разъездовским. – У нас в столице не все такое носят.
Польщенные его словами, те немного оживились, и Сакен, так звали самого старшего из них, не без гордости сообщил, что, по словам отца, ночью кто-то останавливал товарняк, сорвав кран на воздушном шланге, которым между собой соединяются все вагоны. Да так и не закрыл его, и воздух рвал до тех пор, пока помощник машиниста не добежал до той сцепки и не задвинул его. Пацаны тотчас по посадкам пробежали и вытащили оттуда двух залетных. Из Калининграда приехали. Белесые все и волосы рыжие. Сидят в посадках, два баула уже забили сырой травой, ждут, когда товарняк тормознет. А они здесь почти не тормозят, здесь двухпутка. Очень редко останавливаются. В общем, раздели их, разули, все забрали и, отдав им свою старую одежду, пустили по шпалам бегом в Чу. Так сваливали, что не догонишь! Тут вся компания весело загоготала.
– Нет, не убивали мы их, мы таких любим, с них вещи можно снять и деньги забрать. А вот пустых, для острастки, мы отметелим, чтобы в следующий раз забыли сюда дорогу. Кого только здесь нет: и москвичи, и ленинградцы, из Свердловска едут, из Кургана. Все здесь. Валом их ловят, они как туристы – в цветных рубашках днем по барханам ходят, а менты их как цыплят загребают. Сейчас здесь милицейских курсантов много из Караганды. Они с пистолетами, выслеживают. Много отсюда народу увезли...
– Парни, у меня сушняк страшный, как можно открыть воду? – обратился к своим новым знакомым Нуржан.
– Это нужно к одной женщине сходить, у нее ключ,– ответил ему смуглый паренек.
– Может, кто-нибудь из вас принесет мне воды из дому, у меня горло пересохло, – почти умоляюще попросил он. Никто даже не сдвинулся на его просьбу. Вместо этого парень по имени Усен принялся ладонями тереть, как оказалось, растущую здесь коноплю. Ее кусты виднелись повсюду: у крыльца бани, где они сидели, вдоль дорожки, ведущей к домам, росла целая ее гряда, а из-под колонки-сундука вырос целый куст высотой в метр. Нуржана даже охватило разочарование: ехать за триста километров, чтобы увидеть то, ради чего ты принял все эти муки и избиения, растет сорной травой под ногами. Вожделенная сцена знакомства в Чуйской долине с ее самым загадочным явлением виделась ему совсем иной. Горы, ущелья, барханы, а тут на каком-то полустанке Кумозек, на песчаном пустыре растет буйным цветом анаша. Вот она – кругом, везде. Казалось, что вся зеленая растительность, прилегающая к бане и разъезду, состояла только из её стройных кустов. За минутным размышлением он не заметил, как Усен, сняв с себя майку с броской надписью «Адидас» и расстелив ее перед собой, энергично стирает туда с ладоней скручивающиеся колбаски. Закончив, он собрал на гладкой ткани все натертое и сформировал небольшой черный катыш, который принялся мять пальцами. Кто-то вытащил и папиросу, пока он усердно отщипывал маленькие кусочки от смолянистого шарика. Получилась хорошая щепоть крупинок, похожих на мелкую дробь. Перемешав их с табаком папиросы, он ловко вогнал в нее содержимое своей ладони. Тут же прикурили и пустили по кругу. Нуржан никогда еще не пробовал курить анашу, но знал, что это сухая трава, которую курят с табаком. Когда очередь дошла до него, он спокойно взял папиросу и пару раз затянулся. Едкий дым обжег легкие, едва не вызвав приступ сильного кашля. Еще несколько раз затянувшись, он с бывалым видом передал шипящий, как бикфордов шнур, косяк следующему курильщику. Все сделали по две-три затяжки, и он почувствовал себя крайне дискомфортно: ему открылась вдруг истина, которую он раньше понять не мог. Например, он четко осознал, что все, что происходило с ним до этого момента, было лишь сном, который ему привиделся здесь, на этой завалинке. Что он родился на этом пустынном разъезде и спокойно здесь живет. В то же самое время он не мог смириться с тем, что родители, школа, друзья тоже приснились ему, и их нет на самом деле. Это доставляло ему все нарастающую тревогу. Курево начало менять свой эффект, и он увидел, что вместо вагонов по рельсам проносятся гигантские животные, держащиеся своими носами-хоботами за хвосты впереди несущихся монстров. Это сопровождалось какой-то истерией звуков. В глазах Нуржана промелькнула искра ужаса, и он упал навзничь на горячий песок.
Когда он очнулся, вся компания собралась вокруг него и беззлобно хохотала. Он не знал, сколько времени пролежал то ли без сознания, то ли во власти дыма той смолы. Он поднялся и, виновато озираясь, начал жаловаться на ночные события, на жажду. Местные продолжали хохотать, пока Усен, еле сдерживая смех, не сказал ему:
– Первый раз ручник покурил, и крыша съехала. Вот, держи, – и он протянул ему ключ от колонки. Не мешкая, он сразу же открыл замок, отвинтил вентиль и, весь трясясь от предвкушения влаги, упал на колени и присосался к побежавшей струйке.
Утолив жажду и отмывшись от кровавых подтеков на ногах и лице, он решил хорошо осмотреться вокруг. Солнце входило в зенит, воздух раскалился, и его трудно было вдыхать. Домики разъезда стояли прямо вдоль стальной магистрали, которая проходила посреди саксаульных полос, защищавших ее от песчаных наносов. Слева от нее проходила автомобильная трасса, за которой кончался ровный пустырь и начиналась небольшая возвышенность, которая, по мере удаления от наблюдателя, становилась все выше и приобретала более насыщенный коричневый тон. Справа от Кумозека виднелась небольшая равнина, упирающаяся там в нависающие пепельные барханы. Сразу же за баней начинался небольшой овражек, уходящий вдаль и обильно поросший метровыми елочками конопли. Ее было действительно много, куда ни кинешь взгляд – везде зеленели кусты. В сторону барханов пылила песчаная колея, проделанная колесами машин.
– Так ты со стариком пришел? – спросил его Сакен. Он кивнул ему и рассказал, как с ним познакомился. Все в округе знали одноногого старика по прозвищу Бузау Бас. Он ходит здесь много лет, знает все пески и всех людей, живущих в них. На разъезд он приходит перед тем как отправиться вон в те пески, которые начинаются в нескольких километрах отсюда. Прозвище Бузау Бас, как говорят люди, он получил после того, как лет двадцать назад в безлюдных Мойынкумах его ужалил в ногу пустынный паук, называемый в народе бузау бас. Он не ядовит и для человека не опасен, но у бедняги началось воспаление. Его в бреду подобрали случайно оказавшиеся здесь геодезисты, на машине доставили в село Новотроицкое, где местный фельдшер диагностировал гангрену и незамедлительно ампутировал нижнюю часть левой ноги. Вместо наркоза ему дали покурить травы и выпить стопку спирта. Кто бы стал обхаживать какого-то бродягу, шатающегося по пескам, без документов и прописки. Вот такая история.
Вас это не удивляет. Да и тема эта в беседке меня удивила, ей место во флейме или вообще удалить. Не думаю, что она внесла оживление на форум.
и всё бросят и побегут искать какой то рынок, покупать какую то книгу с неизвестным автором, короче на розыгрыш тоже мозги надо, а не извилину от уха до уха.
так он ещё кровей голубых, да ещё и оборотень при этом 
значит говоришь в голубя с высоким IQ и шмыг и ушёл. А знаешь eduard на форуме скучно без таких adagio, ну как раньше шуты были, на них и обижаться не стоит 
Какие ссылки я успел копирнуть,одна в никуда другая какой то дерьмосайт пиарит, непонятного назначения.
на нашем форуме!!!!!!!!!!!!
Прочла с интересом. В Чу бывала только проездом, поэтому о достоверности не сужу. Интересно было бы обсудить 
